Ренат Анпилогов | Как учитель истории из Курска стал сооснователем международного проекта про инклюзивный туризм

Впервые я соприкоснулся с миром незрячих, когда мне предложили работу в Курском музыкальном колледже-интернате. Это было в начале двухтысячных, почти двадцать лет назад. После окончания исторического факультета в Курске я поступил в аспирантуру на кафедру истории педагогики. Обучение в аспирантуре предполагало обязательную педагогическую деятельность. Я думал, что возьму несколько часов в какой-нибудь школе, но мой научный руководитель предложил пойти в Курский музыкальный колледж для незрячих заместителем директора по воспитательной и социально-реабилитационной работе. Я немного насторожился – не каждый день все-таки предлагают должность замдиректора. Но мне понравилось, что колледж музыкальный: я меломан, люблю разную музыку, от классической до тяжелой, с удовольствием хожу на концерты. Я решил, что замдиректора по воспитательной работе – это что-то связанное с музыкой, не буду же я взрослым парням и девушкам объяснять, как себя вести.

 

Тогда я в первый раз столкнулся с людьми с инвалидностью по зрению, с их особенностями. В то время ребята еще читали эти толстенные книжки по Брайлю, ноты читали так же. Но аранжировки они уже писали на компьютерах, к тому же появлялись первые телефоны, допотопные Nokia с функцией проговаривания того, что на экране. Все это меня не сильно смущало. Прежде всего я думал о том, что ребята делают музыку, а я могу принести им пользу.

 

Для меня незрячие люди такие же, как и зрячие, просто со своей особенностью. Если ее знаешь, с ними проще взаимодействовать. А когда что-то непонятно, всегда лучше подойти и спросить. Помню, я в самом начале спросил у ребят: «Вас не парит, что я говорю «смотри» через слово?» – «Нет, не парит». Ну и ладно. Вполне возможно, что я и совершал оплошности, но не очень серьезные. В любом случае, если мне говорили, что я делаю что-то не так, я пытался это исправить и не доводить до крайности.

 

К примеру, был у меня как-то забавный опыт, связанный с тифлокомментированием. Однажды мы с одним студентом оказались в Петербурге на конкурсе. Он попросил ему всё описать. Я начинаю: «Ну красиво, здания, колонны…» Он мне объясняет: «Например, баян – это как чемодан, две половинки чемодана раскрыли, между ними гофру натянули и по бокам кнопки, понятно? Опиши вот примерно так, чтобы я понял, что Петербург – это красиво». И тогда я шедеврально описал Исаакий: «Это как чернильница старая, сверху позолоченная крышечка, и всё это с колоннами и с фигурами вокруг», – а у нас как раз до этого был опыт изучения старинной чернильницы времен А. С. Пушкина. Несложно себе представить, насколько сильно мое описание Исаакия отличалось от самого Исаакия. Но я верю, что у того студента остались хорошие впечатления от Петербурга. Как минимум, надеюсь, ему было весело.

 

В колледже у меня появились и базовые знания Брайля. Я пытался читать выпуклые точки глазами: ребята сдавали мне свои работы, и нужно было как-то проверять. Если ребята писали ответы на вопросы, какие-то сложные конструкции, мне помогали коллеги и студенты – переводили, подсказывали. А если тест, где варианты A, B, C, то я вполне мог это сам проверить. Но в целом читать по Брайлю глазами неудобно.

 

Помимо обязанностей замдиректора я преподавал историю, политологию и социологию. Совсем недавно я сам был студентом и знал, что, если ребятам будет скучно, они не будут учить мой предмет. Он и так для них не имеет первостепенной важности. Поэтому во время подготовки к уроку я обращался к учебнику по минимуму, ведь учебник всегда можно прочитать самостоятельно. Я же старался их заинтересовать.

 

Поначалу я думал: «Ребята пришли учиться музыке, а я им мозги забиваю историей». Но есть ведь определенный стандарт обучения, и по стандарту у ребят столько-то часов истории, так что они должны ее знать, и знать хорошо. Этот предмет не только про то, кто когда родился, женился, умер и так далее. История – это умение получать информацию, узнавать что-то новое, коммуницировать с окружающим миром.

 

Общение со своими подопечными я выстраивал так же, как со зрячими, без поблажек. Тем не менее на жалость они поначалу давили. Каждый раз, когда я озвучивал домашнее задание, они напоминали, что не видят и им придется очень много читать по Брайлю. Но однажды я просто сказал: «Стоп. Вы не видите. Ну а у меня аллергия, я страдаю, не могу дышать. Давайте тогда я не буду вести уроки, тратить своё и ваше время, а буду просто ставить вам двойки». Такое предложение никому не понравилось. Они поняли, что жаловаться бесполезно, и дальше мы с ними общались нормально.

 

Воспитывать можно по-разному, наказывать тоже. Можно стоять над душой и говорить: «Ах ты, нехороший человек, редиска!» Такой формат зачастую нерезультативен, поэтому я старался его не использовать. Единственный случай, когда я сказал студенту: «Ты бросил, ты иди поднимай», – это когда парень Саша, типичный русский богатырь, человек-гора, однажды выпив, решил выбросить холодильник с четвёртого этажа.

Еще я отвечал за общежитие. И когда ребята мусорили в общаге, я старался найти человека, который создает больше всего проблем, и ставил его главным по этажу, ответственным за чистоту. Я за такое ненавязчивое воспитание.

 

Еще я был против трудового воспитания в виде уборки территории под окнами общежития. На дворе XXI век, для чего ребятам собирать мусор под окнами? Они никогда в жизни не будут уборщиками, они музыканты. Руки порежут, и как они будут играть? Трудовая повинность музыкантов может быть одна – давать концерты. Так мы в итоге и сделали. Недалеко от Курска была воинская часть. Я договорился с ними, чтобы солдаты приезжали, в рамках трудовой помощи убирали у нас территорию. Мы их потом кормили у себя в столовой, а ребята устраивали для них концерт.

 

Курский интернат был не самым спокойным учебным заведением. Первое время мне приходилось приезжать очень рано из-за того, что ночью случалось какое-то  происшествие, или задерживаться допоздна вечером. Представьте себе идиллическую картину: поздний вечер, деревянные перекрытия общаги  и… цокот копыт. Это идет в сапогах-казаках замдиректора по воспитательной работе. А музыканты слышат хорошо! В принципе, студенты прекрасно понимали, что по возрасту я совсем недалеко от них и, если надо, могу высадить дверь ногой. Директор колледжа был опытный, но строгий музыкант и преподаватель. Поэтому я старался минимизировать случаи, когда моим студентам могло прилететь. А спустя некоторое время все как-то само нормализовалось.

 

На самом деле это было очень интересное время. В воспитательной работе каждый день что-то происходит. Моя задача в основном заключалась в том, чтобы сделать жизнь ребят интересной. Я надеюсь, что у меня это получилось. Проработал я там два года. У меня даже не было первого выпуска: я уехал из Курска, а мне потом передали, что ребята, которых я встречал на первом курсе, приглашают меня на выпускной.

 

Я ушел, потому что хотел развиваться дальше, попробовать новые сферы деятельности. Но я по-прежнему очень тепло отношусь к колледжу. Там полно классных людей, студентов и преподавателей. Я помню, был один преподаватель, Александр Николаевич Грибачев – он, к сожалению, уже умер. У него была фантастическая память, которая меня просто поражала. Когда я уходил с работы, он мне сказал: «Я помню, когда мы с вами познакомились, было столько-то времени, это был такой-то день недели, такое-то число, вас привела зам по учебной работе, я был с таким-то студентом, мы разбирали такое-то произведение и на таком-то вы постучались». Возможно, он не знал ответы на вопросы из квантовой физики, но всё то, что касалось музыки или происходило в колледже, помнил идеально.

 

После ухода из колледжа я занялся коммерческой деятельностью, далекой от преподавания. А через несколько лет, в начале 2010-х, мы с женой придумали проект Globe4All, посвященный туризму для людей с инвалидностью.

 

Первоначально мы делали сайт про свои путешествия. Когда у тебя больше сотни флажков на карте планеты, ты хочешь делиться с людьми опытом, рассказывать им о скидках, акциях, распродажах и так далее. Изначально проект делался на собственные деньги нашей семьи. У нас на сайте был и маленький раздел, посвященный туризму для людей с ограниченными возможностями здоровья. Мы обращали внимание на то, как городская среда приспособлена для людей с инвалидностью в самых разных странах. Но в какой-то момент мы поняли, что этот маленький раздел по объему стал гораздо больше и вести нам его гораздо интереснее, чем остальную часть сайта. И в путешествиях мы уже не делали кучу фото из разряда «я на фоне достопримечательности». Теперь мы делали кучу фото «о, вывеска, о, пандус, о, что-то на Брайле».

 

В 2014 году мы задумались о проекте Globe4all в том формате, в каком он существует сейчас. Мы побывали в государстве Сан-Марино на первом съезде по доступному туризму, его проводила UNWTO – Всемирная туристская организация при ООН. Тогда я увидел очень аккуратные тактильные модели. И действительно, если закрыть глаза и попробовать тактильно изучить модель, всё становится понятно: вот огромная картина от стены до стены, это главный зал республики, там собирается Законодательный совет. Сейчас такие модели есть почти везде, в том числе и в Исаакиевском соборе, но тогда это стало для меня интересным новым опытом.

 

Тогда нам рассказали, как в Сан-Марино пришли к инклюзии. Страной совместно правят два капитана-регента, правят совсем небольшой срок, всего один год. Они как символы, туристическая достопримечательность, их везде приглашают: на открытие бизнесов, общественных пространств, перерезать ленточку и т.д. И вот однажды пригласили двоих – а приходит один. Второй, оказывается, на коляске, а там порожки, поребрики. И тогда всё стали организовывать так, чтобы оба капитана-регента могли прийти, неважно, на коляске или без – они равные, они оба обязаны быть на открытии. Стены Сан-Марино строились с третьего по четырнадцатый век, они имеют статус памятника ЮНЕСКО, но, несмотря на это, в них построены лифты, так что человек на коляске может без проблем подняться к бойницам и посмотреть со стен вниз. Это очень круто.

 

Так с 2014 года мы стали проникаться темой инклюзии. Мы снова соприкоснулись с людьми с разными особенностями. И решили: если мы говорим про путешествия, доступные для всех, значит, они на самом деле должны быть всем доступны.

 

Сейчас у нас инклюзивный проект, в команде есть и люди с инвалидностью по зрению, и люди с инвалидностью по опорно-двигательному аппарату. Все они вносят важный вклад в деятельность проекта. В целом разницы между зрячими и незрячими сотрудниками нет: если человек безответственно подходит к своей работе, то и наличие зрения никак ему не поможет. Но у незрячих людей есть разные интересные особенности. Например, если дать мне текст, где в слове «работа» поменяли местами две буквы, я не обращу внимания и выпущу его в эфир. Незрячий человек это услышит и покажет мне. Это действительно помогает. То, что в моей команде есть люди с разными особенностями, делает ее ценнее. Я даже с трудом представляю себе команду, где все без инвалидности. Я работаю в первую очередь с людьми и жду от них результата. У них есть какие-то особенности, и они ими делятся, это интересно, мир ведь не однобокий.

 

Казалось бы, работать с такой командой должно быть сложнее, но жизнь вообще штука сложная. С точки зрения бизнеса у нас просто есть задачи, которые надо закрыть. Наличие инвалидности не освобождает человека от ответственности за решение этой задачи. Если люди это понимают, инклюзия работает.

 

Таких проектов, как наш, в стране очень немного. И особенность его не в том, что мы занимаемся туризмом, а именно в формате. Мы не устраиваем бесплатных поездок. Мне один колясочник написал: «Вот вы наживаетесь на инвалидах, деньги просите». Но у меня в команде пять человек с инвалидностью, и, чтобы платить им зарплату, мне нужно зарабатывать деньги, иначе я отправлю пять человек на открытый рынок. Мы не общественная организация, а общество с ограниченной ответственностью. И как проблемы, так и все формы защиты, помощи и поддержки со стороны правительства мы имеем ровно в тех же объемах, что и любой другой бизнес.

 

Я так и не ответил себе на вопрос, почему я решил всем этим заниматься. Наверное, у каждого есть своя личная история. У меня это первое официальное место работы. У супруги – дедушка, который оказался в коляске, он и мне теперь стал дедушкой. И мы все хотим, чтобы нашим близким было удобно. Когда тебе двадцать лет, ты хорошо представляешь, что все хотят яркой и активной жизни. А тут поребрик, там табличку на Брайле неизвестно где прикрепили. И ты думаешь: а почему часть людей должна вот так жить? Молодые парни, девчонки. И то, что из-за какой-то особенности они не могут путешествовать – это не так. Все могут. Вопрос скорее в том, хотят или не хотят, и плохо, что многие не путешествуют. Путешествия должны быть доступны. Именно поэтому мы занимаемся этим делом. Хочет человек ехать или нет – его дело. Но если он захочет, это должно быть возможно.

 

Очень хочется донести до всех: мир доступен! И его доступность основывается не на поребриках, не на табличках, а на людях. Когда человек осознает, что рядом с ним живут люди с разными особенностями, потребностями, он никогда не построит дом с порожком. Человек знает, что есть люди, для которых порожек – это препятствие. Он никогда не откроет парк, в котором незрячему человеку сложно ориентироваться. Там будет нормальная навигация, чтобы в этот парк хотелось вернуться.

Путешествуйте побольше, подальше, чтобы было интересно. С нетерпением ждем, когда все снова откроется. У нас есть еще множество маршрутов по всяким интересным местам нашей планеты. Да здравствуют путешествия!