Кеннет Джерниган | Слепота: инвалидность или особенность
Обычно на «Типичном незрячем» мы публикуем тексты наших современников. И это миссия проекта — давать слово незрячим, которые живут в нашей реальности. Но иногда мы будем публиковать материалы людей, которые жили и трудились до нас. И мы увидим, что зачастую они сталкивались абсолютно с теми же вопросами, с которыми сталкиваемся мы сегодня. Текст, который я хочу представить сейчас, имеет для меня особенное значение. Когда-то, несколько лет назад, я прочла его на английском. Это был сложный период в моей жизни. Тогда я даже еще не была христианкой, но Бог уже работал в моей жизни. В те дни я училась жить заново: принимать свою слепоту, адекватно взаимодействовать с людьми. И этот текст стал для меня глотком свежего воздуха. Он рассматривал слепоту не как какой-то косяк, к чему мы все привыкли, но всего лишь как одну из особенностей, присущих человеку. И я все это время носила в себе желание поделиться этими мыслями с русскоязычной аудиторией. И вот это произошло. Бог дал мне площадку, дал аудиторию, дал людей, которые согласились мне помочь.
Автор текста — Кеннет Джерниган, незрячий общественный деятель, педагог, который много лет боролся против дискриминации слепых в США, внес огромный вклад в развитие методик реабилитации незрячих, в вовлечение их в жизнь общества.
Алия Нуруллина
Переводчик: Габриела Могылдан
Редактор перевода: Наталья Хедлунд
Перевод публикуется с разрешения правообладателя — National Federation of The Blind (Национальная федерация слепых США).
***
Слепота: инвалидность или особенность
Кто-то разумно подметил, что философией хлеб не испечь. Но столь же разумно подмечено, что без философии хлеб испечь нельзя. Так позвольте мне поговорить с вами о философии — моей философии слепоты и в более широком смысле моей философии инвалидности в целом. Недавно один известный и уважаемый человек сказал: «Потеря зрения — это смерть. Когда в полном расцвете сил человек теряет зрение, это конец, смерть его зрячей жизни… Это поверхностно, я бы сказал, наивно воспринимать слепоту как удар лишь по глазам, по зрению. Это разрушительный удар по самооценке человека… удар по его ощущению себя». Это одно мнение, мнение, которого сегодня придерживается большинство людей. Но это не единственная точка зрения. На мой взгляд, это неправильная точка зрения. Что такое слепота? Действительно ли она обозначает «смерть»? Никто не станет спорить со мной, если я скажу, что слепота прежде всего — это особенность. Но многие люди не согласятся, когда я скажу, что слепота — это всего лишь особенность. Не более того. В этом нет ничего более особенного, необычного или страшного, чем предполагает слепота. Когда мы начнём относиться к слепоте как к особенности — как к обычной особенности, такой, как сотни других, с которыми каждый из нас должен жить, мы станем лучше понимать настоящие потребности незрячих, а также ложные потребности, которые не заслуживают особого внимания. Любая особенность является ограничением. Например, белый дом представляет собой ограниченный дом: он не может быть зеленым, синим или красным, он может быть только белым. Точно так же все особенности, которые мы рассматриваем как сильные стороны, а также те, которые мы рассматриваем как слабости, — это ограничение. Каждая из этих особенностей в какой-то степени подгоняет нас под определённые шаблоны, каждая в какой-то мере ограничивает диапазон наших перспектив, гибкости и часто возможностей. Слепота — это именно такое ограничение. Но являются ли незрячие люди более ограниченными, чем другие? Давайте сделаем простое сравнение. Возьмём зрячего человека со средним интеллектом (это не так сложно представить); возьмём незрячего человека с превосходным интеллектом (это возможно представить), а затем сравним все остальные особенности этих двух людей (это, безусловно, невозможно). Так какой из этих двух людей более ограничен? Конечно, это зависит от того, какие перед ними поставлены задачи. Если вы выбираете участников для игры в бейсбол, то незрячий более ограничен, то есть он «инвалид». Если вы ищете кого-то, кто будет преподавать историю или науку или будет подсчитывать ваш подоходный налог, то зрячий человек более ограничен или «инвалид». Многие человеческие особенности являются очевидными ограничениями, другие менее очевидны. Бедность (отсутствие средств к существованию) является одной из самых очевидных. Невежество (отсутствие знаний или образования) — это другая особенность. Старость (отсутствие молодости и силы) — другая особенность. Слепота (отсутствие зрения) — еще одна особенность. Во всех этих случаях ограничения очевидны или кажутся таковыми. Но давайте рассмотрим некоторые другие общие особенности, которые не кажутся ограничивающими. Возьмём противоположность старости — молодость. Является ли возраст ограничением в случае двадцатилетнего молодого человека? Конечно, человек, которому двадцать лет, не будет восприниматься как достойный кандидат на большинство ответственных должностей, особенно на руководящих позициях. Он может быть совершенно зрелым, очень способным, во всех отношениях самым квалифицированным соискателем. Несмотря на это, его возраст не позволит ему устроиться на работу: его посчитают слишком зелёным и незрелым, чтобы справиться с такой ответственностью. И даже если он получит эту должность, другие сотрудники почти наверняка будут возмущены тем, что ими будет руководить такой молодой работник. Юный возраст, безусловно, является ограничением. То же самое относится и к любому другому возрасту. Возьмём возраст пятьдесят лет, когда, как считают многие, человек находится в самом расцвете сил. У человека пятидесяти лет нет физической силы, которой он обладал в двадцать, и в самом деле большинство компаний не будут брать на работу нового сотрудника в этом возрасте. Например, The Bell Telephone System имеет общий запрет на привлечение к работе кого-либо в возрасте старше тридцати пяти лет. Но интересно отметить, что Конституция Соединенных Штатов запрещает баллотироваться на пост президента лицам младше тридцати пяти лет. Мораль проста: любой возраст имеет свои ограничения. Я приведу ещё один пример, связанный с инвалидностью — полную противоположность невежеству. Можно ли сказать, что образование может быть инвалидностью? Ответ определенно да. Если бы Альберт Эйнштейн сегодня был жив и находился бы в поисках работы, я бы не стал нанимать его в агентство, которое я возглавляю, ни при каких обстоятельствах. Его слава (другие люди постоянно собирались бы в агентстве и мешали бы нам выполнять свою работу) и его интеллект (ему было бы до безумия скучно выполнять большинство наших рутинных задач) — оба этих фактора были бы слишком суровыми ограничениями. Вот пример. Некоторое время назад в библиотеке комиссии штата Айова по делам незрячих появилась вакансия. Они нуждались в человеке, который будет выполнять определенные канцелярские обязанности и возьмёт на себя ответственность за стеллажи и проверку записей говорящих книг. После того как все соискатели были отобраны, окончательный выбор свёлся к двум претендентам. Кандидат А имел высшее образование, был активным на вид, а его интеллект явно был выше среднего. Кандидат Б окончил только среднюю школу, обладал средним интеллектом и невысокой инициативой. Я нанял кандидата Б. Почему? Потому что я подозревал, что кандидат А посчитает, что такая работа ниже его достоинства, эта работа скоро наскучит ему своими монотонными заданиями, и, как только он найдёт вариант получше, он сразу же уйдёт. В таком случае мне бы пришлось найти и обучить другого сотрудника. С другой стороны, я чувствовал, что кандидат Б рассмотрит работу как интересную и даже сложную, что он полностью способен справиться с этой работой и что он будет не только хорошим, но и постоянным сотрудником. И он действительно отлично справился. Другими словами, в этой ситуации обладание дипломом о высшем образовании являлось ограничением и инвалидностью. Высокий уровень интеллекта и инициативы в данной ситуации также можно считать ограничением. Для этого необычного недостатка есть известный бюрократический ярлык — термин «слишком высокая квалификация». Судя по всему, даже слишком высокая квалификация может сыграть против вас. Этого должно быть достаточно, чтобы указать на то, что если слепота является ограничением (и действительно она таковым является), то это точно такое же ограничение, как и другие бесчисленные особенности, которые унаследовало человеческое тело. Я считаю, что слепота не имеет никакого значения, как и любая из сотен других особенностей, и что среднестатистический незрячий может выполнять среднестатистические функции на среднестатистической работе, при условии (и это большая оговорка) что ему предоставят обучение и возможности. Часто, когда я выдвигал это утверждение, я слышал ответ: «Но вы не можете так рассуждать. Просто представьте, как бы вы жили, если бы видели и имели все те способности, которыми сейчас обладаете». «Нет», — отвечаю я. «Мы не конкурируем с тем, чем мы могли бы быть, мы конкурируем только с другими людьми, такими, какие они есть, с их комбинациями сильных и слабых сторон, инвалидностей и ограничений». Если уж на то пошло, почему бы не спросить меня, как бы я жил, если бы я родился с деньгами Рокфеллера, мозгами Эйнштейна, телосложением молодого Джо Луиса и удивительными способностями Франклина Рузвельта? (И нужно ли мне вскользь напомнить кому-нибудь, что Франклин Рузвельт был физически неполноценным?) Интересно, кто-нибудь когда-либо говорил ему: «Господин Президент, просто представьте, как бы вы жили, если бы у вас не было полиомиелита!» Другие говорили мне: «Но я раньше видел, поэтому знаю, чего лишился». На что можно ответить: «И мне было двадцать лет, поэтому я знаю, чего лишился». Наши особенности постоянно меняются, и мы навсегда приобретаем новые впечатления, ограничения и ценные качества. Мы не конкурируем с тем, чем мы раньше были, мы конкурируем с другими людьми, такими, какими они являются сейчас. В недавнем номере известного профессионального журнала в области работы со слепыми незрячий ветеран, который сейчас является профессором колледжа, выдвигает радикально отличное от моего понятие о слепоте. Он ставит ограничения слепоты отдельно от всех остальных и называет их уникальными. Делая это, он говорит, что все другие человеческие особенности, сильные и слабые стороны относятся к одной категории и что относительно них незрячий и зрячий человек примерно равны. Но у незрячего также есть дополнительное и уникальное ограничение в связи с его слепотой. Поэтому он действительно ничего не может сделать так же хорошо, как и зрячий человек, и он может продолжать выполнять свою работу только потому, что в мире есть милосердие и доброта. Этот незрячий профессор не учитывает того, что то же самое различие, которое он сделал относительно слепоты, можно было с таким же успехом сделать относительно любой из десятков, возможно, сотен других особенностей. Например, предположим, что мы отличаем интеллект от всех других признаков как что-то уникальное. Тогда человек с IQ выше 125 примерно такой же, как человек с IQ ниже 125, если не брать во внимание интеллект. Таким образом, профессор колледжа с IQ ниже 125 ничего не может делать, как человек с IQ выше 125 и может продолжать выполнять свою работу только потому, что в мире есть милосердие и доброта. «Можем ли мы себе представить, — говорит этот слепой профессор, — насколько прекрасны все незрячие люди во всех других областях, что им так легко удаётся компенсировать любые ограничения, налагаемые потерей зрения? Я думаю, что нет». Но почему, спрашивается, выделяется именно эта особенность? Мы могли бы также указать некоторые другие. Например, можем ли мы себе представить, насколько прекрасны все люди с IQ ниже 125 во всех других областях, что им так легко удаётся компенсировать любые ограничения, налагаемые отсутствием интеллекта? Думаю, нет. Это соображение приводит нас к проблеме терминологии и семантики и тем самым к основе вопроса о слепоте как об инвалидности. Предположение о том, что ограничения, наложенные слепотой, являются гораздо более серьезными, чем другие, что они служат оправданием специальному определению этой особенности, встроено в основу нашего языка и психологии. Слепота вызывает в воображении состояние неслыханной катастрофы — нечто гораздо более страшное и драматичное, чем другие ограничения. Кроме того, слепота является явным и очевидным ограничением, и вокруг не так много незрячих людей, чтобы можно было к ним привыкнуть или считать это само собой разумеющимся. Если бы у всех тех, у кого IQ ниже 125, были бы, скажем, зеленые полоски на лице, я подозреваю, что их бы начали считать уступающими «неполосатым» и подвергли бы незамедлительной и сильной дискриминации. Когда кто-то говорит незрячему: «Ты так хорошо всё делаешь, что я забываю, что ты не видишь, я просто воспринимаю тебя как любого другого человека», — действительно ли это комплимент? Предположим, что кто-то из нас отправился во Францию, и кто-то сказал ему: «Ты так хорошо всё делаешь, что я забываю, что ты американец, и просто воспринимаю тебя как любого другого человека», — неужели это был комплимент? Конечно, незрячий человек не должен обвинять других в чём-либо или позволять себе сердиться или расстраиваться. Он должен быть вежливым и должен согласиться с утверждением, которое задумывалось как комплимент. Но он должен понимать, что это вовсе не комплимент. На самом деле это звучит так: «Для незрячих нормально уступать другим во всём и быть ограниченными, отличающимися и гораздо менее способными, чем все остальные. Конечно, ты все еще незрячий и все еще гораздо более ограниченный, чем я, но ты так хорошо это компенсировал, что я почти забыл, что ты уступаешь мне». Социальное отношение к слепоте — всепроникающее. Оно влияет не только на зрячих, но и на незрячих. Это одна из самых больших проблем, с которыми нам приходится сталкиваться. Общественное отношение к незрячим слишком часто становится отношением незрячих к самим себе. Незрячие склонны видеть себя такими, какими их видят другие. Они слишком часто соглашаются с общественным мнением об их ограничениях и тем самым делают многое, чтобы эти ограничения стали реальностью. Несколько лет назад доктор Джейкоб Фрейд, в то время молодой преподаватель социологии, а ныне глава the Jewish Braille Institute of America, провел интересный эксперимент. Он устроил тестирование на идентификацию по фото для афроамериканских и белых студентов в университете, где он преподавал. Он дал им фотографию афроамериканки, сидящей в гостиной дома культуры, хорошо обставленной живописью, скульптурой, книгами и цветами. На вопрос о том, кто находится на фотографии, студенты сказали, что она «уборщица», «экономка», «повариха», «прачка», «прислуга», «домработница» и «няня». Показательно то, что у афроамериканских студентов возникли те же ассоциации, что и у белых. Той женщиной являлась Мэри МакЛауд Бетьюн — самая известная афроамериканка своего времени, основательница и президент Колледжа Бетьюн-Кукман, занимавшая высокий пост во времена правления Франклина Д. Рузвельта, а также человек, добившийся невероятных успехов в сфере высшего образования. Этот инцидент говорит нам о том, что образование, подобно природе, не терпит пустоты и что, когда представители меньшинства не имеют правильной и полной информации о себе, они принимают стереотипы представителей большинства, даже если они являются ложными и несправедливыми. Даже сегодня, в разгар великих дискуссий и протестов в области гражданских прав, каждый задается вопросом, сколько афроамериканцев будут руководствоваться стереотипами при идентификации фотографий. То же самое происходит и с незрячими: общественное мнение везде одинаковое. Это объясняет отношения тех незрячих, которым стыдно ходить с белой тростью или которые пытаются лгать, что видят лучше, чем есть на самом деле. Несмотря на большой прогресс, в настоящее время всё еще много людей (как зрячих, так и незрячих), которые считают, что слепота является чем-то постыдным. Каждый незрячий человек должен изобрести альтернативные методы, чтобы делать различные вещи, которые он делал бы, будь он зрячим человеком. Отмечу, что я говорю об альтернативных, а не замещающих методах, поскольку слово «замена» означает неполноценность, а альтернативные методы, используемые незрячими, не должны уступать визуальным. На самом деле некоторые из этих альтернативных подходов превосходят визуальные методы. Конечно, некоторые из них уступают, а другие равны визуальным методам. В связи с этим будет интересно рассмотреть природу полета. По сравнению с птицами люди находятся в невыгодном положении. Они не могут летать. У них нет крыльев. Они «инвалиды». Но они видят, как летают птицы, и хотят делать то же самое. Они не могут использовать «обычный», похожий на птичий метод, поэтому начинают разрабатывать альтернативные методы. В их реактивных самолетах они теперь летают выше, дальше и быстрее, чем любая птица, которая когда-либо существовала. Если бы у людей были крылья, то самолет, вероятно, никогда не был бы изобретён и птичий метод был бы единственным используемым способом полёта. Некоторое время назад вопрос наших иррациональных образов и стереотипов в отношении слепоты стал предметом для обсуждения в ходе конференции по реабилитации в Литл-Роке, штат Арканзас, на которой я побывал. Я оказался вовлеченным в дискуссию с известным специалистом в сфере работы с незрячими, который придерживается совершенно отличных от моих взглядов. По его словам, ошибка в моем аргументе о слепоте как об особенности заключается в том, что слепота не находится в диапазоне «обычных» особенностей и, следовательно, её ограничения радикально отличаются от ограничений других особенностей, попадающих в диапазон «обычных». Если обычная особенность характерна для большинства представителей определённой группы людей, то иметь черную кожу в Америке или, если на то пошло, белую кожу в мире в целом не совсем нормально. Ненормально иметь рыжие волосы или рост выше 180 сантиметров. Но если мы будем считать обычными именно те особенности, которые были выбраны этим конкретным специалистом или кем-либо другим, тогда мы пойдём по кругу и это нас ни к чему не приведёт. В этой же дискуссии я выдвинул теорию о том, что зрячий человек, со средним достатком, у которого такие же особенности, как у очень состоятельного незрячего, был бы менее мобильным, чем обеспеченный незрячий. Я утверждал, что существуют альтернативные методы (не замещающие) для выполнения тех вещей, которые выполняют зрячие люди. Человек, о котором я уже говорил, а также некоторые другие, утверждал, что не существует реальной адекватной замены зрению в путешествиях. Я рассказал историю моего знакомого состоятельного незрячего, который каждый год ездит на Гавайи и в другие уголки земли и который нанимает зрячих сопровождающих и гораздо более мобилен, чем любой из моих зрячих знакомых со средним доходом. Мне казалось, что в ходе этой дискуссии я смог донести до других свои мысли, но один участник конференции сказал: «Разве вы не признали бы, что состоятельный человек, о котором идет речь, был бы еще более мобильным, если бы у него было зрение?» Это подводит нас к разговору о проводимой с незрячими работе, а точнее её правильной цели и направлению. По моему мнению, в нашей стране на сегодняшний день есть четыре основных типа помощи, которая предоставляется незрячим государственными и частными агентствами и волонтерскими группами. Это: 1. Работа с незрячими, основанная на теории, что слепота уникальна и что она отличается от других особенностей и несет с собой постоянную неполноценность, накладывая серьезные ограничения на деятельность человека. 2. Работа, направленная на то, чтобы научить незрячего новому и конструктивному отношению к слепоте, основанному на предпосылке, что преобладающие социальные установки, невольно усваиваемые незрячим человеком, ошибочны и разрушительны. 3. Работа, направленная на преподавание альтернативных методов и навыков, связанных со слепотой. 4. Работа с незрячими, не связанная конкретно со слепотой, но с другими особенностями (такими как старость и отсутствие образования), которая тем не менее обозначается как «работа с незрячими» и включена в программу «благородного обслуживания». Примером предположений, лежащих в основе первого из этих четырех видов помощи, является утверждение, цитируемое ранее, которое звучит так: «Потеря зрения — это смерть». На уже упомянутой конференции в Литл-Рок человек, который сделал это заявление, подробно остановился на трагической метафоре, указав, что «глаза — это половой символ» и что, соответственно, человек, у которого нет глаз, не является «полноценным человеком». В качестве доказательства своего утверждения о том, что глаза являются половым символом, он привел в пример трагедию «Царь Эдип». Я считаю, что это неправильное понимание классической трагедии. Как и многие современники, греки считали, что самым суровым наказанием является потеря зрения. Эдип совершил смертный грех (неосознанно он убил своего отца и женился на своей матери), поэтому наказание должно быть таким же серьёзным. Но эта трагедия не о глазах, как о половом символе, это трагедия о том, что потеря зрения стала наказанием лично для Эдипа. Но эти утверждения не только неправильны в отношении трагедии «Царь Эдип», они неправильны в отношении слепоты. И из-за этого люди неправильно понимают цели организаций, предназначенных для помощи незрячим. В соответствии с этой точкой зрения в чём незрячий человек нуждается больше всего, так это в помощи психиатра. Такого рода видение можно встретить в нескольких центрах ориентирования и реабилитации незрячих по всей стране. Согласно этой точке зрения, незрячий человек больше всего нуждается не в обучении способам путешествовать, а в терапии. Его научат воспринимать его ограничения как непобедимое, а его отличия от других — непреодолимыми. Его будут убеждать приспособиться к своему мучительному состоянию в качестве человека второго сорта и всячески отговаривать от попыток что-либо изменить и зажить полноценной жизнью. Более того, все это будет сделано во имя обучения его тому, как жить «независимо» и «реалистично» относиться к своим ограничениям по зрению. Два конкурирующих типа помощи незрячим — категорий один и два в моем списке из четырех типов с их основными идеологическими разногласиями, возможно, можно прояснить, прибегнув к довольно причудливой аналогии. Все мы помним ситуацию с евреями в нацистской Германии. Неожиданно, в 1930-х годах, общество объявило немецким евреям, что они «инвалиды», что они уступают другим немцам просто потому, что они евреи. Учитывая этот социальный факт, какую помощь мы бы могли предложить жертвам дискриминации? Я буду говорить о двух вариантах, соответствующих категориям один и два из моего списка типов помощи. Во-первых, поскольку до недавнего времени они были «нормальными» людьми, конечно, для них будет шоком (или «травмой», говоря современным языком) узнать, что на постоянной законной основе они уступают другим и им доступно ограниченное число видов деятельности. Поэтому они нуждаются в консультации психиатра и терапии, чтобы примириться со своей судьбой. Они должны «приспособиться» к своей инвалидности и «научиться жить» с тем, что они не «полноценные люди». Если они реалистичны, они даже смогут быть счастливы. Их можно будет отвезти в центр реабилитации или поместить в мастерскую, где они смогут изучить множество простых ремесел и любопытных занятий, подходящих для евреев. Опять же следует отметить, что все это будет сделано во имя обучения их тому, как жить «независимо», будучи евреями. Это одна из форм обучения реабилитации — первая категория из четырех видов помощи, описанных ранее. С другой стороны, если есть те, кто отвергает предположение, что еврейство равнозначно неполноценности, могут быть предложены другие виды «реабилитации». Мы могли бы начать с увольнения психиатра. Его услуги будут доступны в его собственном кабинете, как для евреев, так и для других представителей общественности при возникновении у них эмоциональных или психических проблем. Мы не хотим обращаться к психиатру, потому что у нацистского психиатра, вероятно, те же заблуждения относительно евреев, что и у остальных представителей общества, в котором он живёт. Мы могли бы продолжить избавлением от «еврейских профессий», из-за которых евреи не могут конкурировать с окружающим миром. Мы сделаем акцент на развлечениях и играх. Мы не будем работать над тем, чтобы сделать евреев счастливыми в изоляции и подневольном состоянии, а скорее над тем, чтобы они были недовольны этим. Мы сделаем из них не конформистов, а мятежников. С незрячими дела обстоят так же. Существуют огромные различия в типах помощи, предлагаемой различными агентствами и волонтерскими группами, которые сегодня работают с незрячими по всей стране. На конференции в Литл-Рок это повторялось неоднократно. Когда незрячий человек приходит в центр ориентирования, какие тесты он проходит и почему? В Айове и некоторых других центрах утверждается, что он ответственный человек и он сам знает, что ему под силу. Представители некоторых из центров, присутствовавших на конференции в Литл-Рок, утверждали, что ему нужна психиатрическая помощь и консультации (независимо от обстоятельств, просто потому, что он незрячий) и что персонал центра лучше знает, что нужно незрячему. Я спросил их, не задумывались ли они о том, что помощь, предлагаемая в центре, больше похожи на помощь, оказанную больницами или юридическими школами. В больнице человек является «пациентом». (Это, кстати, термин, который сегодня все больше используется в реабилитации.) Врачи решают, нужна ли пациенту операция и какие лекарства он должен принимать. В действительности «пациент» принимает мало самостоятельных решений. Будет ли врач «позволять» ему делать те или иные вещи? С другой стороны, в юридической школе «ученик» берет на себя ответственность за то, чтобы попасть на занятия и организовать свою работу. Он планирует свою карьеру, обращаясь за советами, если чувствует в этом необходимость. Если он что-то планирует неразумно, он расплачивается за это, но это его жизнь. Это не означает, что ему не нужна помощь сотрудников юридической школы. Вероятно, он подружится с профессорами, будет обсуждать с ними юридические вопросы и просто общаться с ними. К некоторым он будет обращаться за советами относительно личных дел. Все больше и больше его будут воспринимать как коллегу. Чего нельзя сказать о «пациенте». Что он знает о лекарствах? Некоторые из представителей центров, присутствовавшие на конференции в Литл-Рок, были шокированы тем, что в Комиссии Айовы для незрячих мы «общаемся» с нашими учениками и приглашаем их домой. Они считают, что это угрожает тому, что они называют «профессиональными отношениями». Наше общество настолько погрузилось в ложные представления о слепоте, что людям очень трудно понять концепцию слепоты как особенности и понять, какая помощь нужна незрячим. Фактически так или иначе весь смысл всего, о чем я говорил, заключается в следующем: слепота не является ни смертью, ни психологической деформацией — она не должна вызывать распад личности, а стереотип, лежащий в основе этого мнения, не менее разрушителен в современной науки, чем он был когда-то в древних суевериях и колдовстве. В настоящее время во всем мире, но особенно в нашей стране, мы находимся в разгаре огромных изменений в наших взглядах на слепоту и другие формы инвалидности. Мы переоцениваем и пересматриваем наши взгляды. В этом процессе профессионалы в сфере работы с незрячими не должны трудиться в одиночку. Главным принципом нашего свободного общества является совместное принятие решений. На мой взгляд, это правильно, потому что профессионалы могут стать ограниченными в своем мышлении и приверженцами устарелых программ и идей. Широкая общественность должна устанавливать баланс. Она должна определять ценности и стандарты. Для того чтобы общественность могла выполнять эту функцию разумно, каждый из нас обязан признать, что новые идеи получают максимально широкое распространение. Но что еще важнее, мы должны спросить самих себя, свободны ли наши собственные умы от предрассудков и предубеждений.