Меня зовут Андрей, мне 58 лет, женат, двое детей, внучка. 18 лет я отработал на предприятии ВОС г. Ревда. Сейчас я работаю преподавателем компьютерных курсов в культурно-спортивном реабилитационном центре при Свердловской областной организации Всероссийского общества слепых. Имею несколько профессий, как полученных в зрячей жизни, так и тех, которыми я овладел, уже будучи незрячим. Я не считаю свою жизнь какой-то выдающейся, многие люди так живут. Но если моя история кому-то пригодится, я буду этому очень рад.

О потере зрения

 

До 27 лет я был, как сейчас принято говорить, условно здоровым человеком, учился в обычной школе, занимался спортом: футболом, волейболом, баскетболом. У нас район такой в Пермской области, горный. Зимой все выходные на лыжах, хоккей во дворе. В школьные годы я увлекался авиамоделизмом. После школы поступил в техническое училище, по специальности «наладчик контрольно-измерительной аппаратуры и автоматизированных систем управления в горной промышленности». После поступил в Пермский Госуниверситет на физический факультет, специальность «экспериментальная радиофизика». Я к этому стремился очень долго, но через два месяца мне пришлось уйти в армию. Я отслужил на родине. В армии я работал по профессии, механиком-метрологом.

 

В армии у меня стало портиться зрение. После возвращения домой я восстановился в вузе, отучился два месяца до сессии, а потом попал в больницу. Друг меня свёл с завкафедрой офтальмологии Пермского Мединститута, и тогда я получил этот свой диагноз — пигментная дегенерация сетчатки, на основании которого меня отчислили из института. С таким диагнозом было нельзя заниматься моей профессией, потому что она была связана с электроникой.

 

Моя мечта на этом закончилась. Я уехал на север к родителям. Пять лет жил в Тюменской области. Там я работал три года обычным слесарем по котельному оборудованию. Это была хорошая школа жизни. Параллельно я заочно окончил Свердловский Лесотехнический техникум по специальности «планирование и организация промышленности и лесозаготовок». Полтора года отработал экономистом и получил II группу инвалидности, которая в обычных условиях нерабочая. Когда я возвращался из Тюмени, уже имел на руках справку ВТЭК (документ, подтверждающий факт установления инвалидности. [прим. ред.]). Я оказался в Екатеринбурге, тогда еще г. Свердловск, где у меня была пересадка на другой поезд, и двенадцать часов свободного времени. Я нашел одно из предприятий ВОС в Екатеринбурге, и мне посоветовали съездить в г. Ревда, где была возможность устроиться на местное УПП (учебно-производственное предприятие [прим. ред.]) ВОС. Почему бы и нет? Я приехал, поговорил с реабилитологом, он пообещал, что через два месяца будет сдано в эксплуатацию новое общежитие. Поэтому я с удовольствием принял предложение. После чего я уволился, собрал вещи, попрощался с родителями и поехал в Ревду. В 1991 году я начал свою работу на предприятии, где через четыре года у меня уже была I группа. То есть я терял зрение достаточно быстро. Сейчас почему-то не принято поминать добрым словом Общество слепых. Но я, честно говоря, к организации ВОС отношусь очень уважительно, потому что именно благодаря этой организации, заводу и многим другим вещам я научился жить, работать, превратился в достойного члена общества. Я действительно благодарен ВОС, и это не дежурные слова.

 

Обучение в университете

 

В 1992 году я заочно поступил в РГПУ им. Герцена на реабилитолога. В 1998 окончил вуз, получил диплом специалиста по реабилитации и педагога-дефектолога. Учеба давалась мне тяжело, потому что начинал я её практически зрячим, а во втором семестре уже не мог нормально читать и писать. Для меня это было приличное испытание, потому что Брайлем я не владел, а компьютеров тогда не было. Вернее шрифт Брайля я знал, но читать свободно не мог, потому что, во-первых, не было опыта, а во-вторых, на предприятии приходилось работать с железом и стеклом, и чувствительность пальцев из-за этого снижалась.

 

У меня был магнитофон «Эльфа», который я таскал в Волоколамск и обратно. Потом появились магнитофончики «Легенда». Тогда вся наша слепая группа писала лекции на «Легенду»: делали последовательное соединение пяти-шести магнитофонов, подвешивали микрофон под лампу и нажимали кнопки записи по команде. Затем дома я тщательно изучал эти записи, а контрольные мы сдавали в основном устно.

 

Таких преподавателей, какие были у нас, я никогда в жизни больше не встречал. Это Алексей Григорьевич Литвак, основоположник тифлопсихологии. Это Элеонора Марковна Стернина. Их же друг, товарищ по учёбе, директор известнейшей школы-интерната в г. Верхняя Пышма Свердловской области Станислав Мартиросян. Это была школа союзного значения, и люди ехали туда со всей страны. Учиться у них было одно удовольствие. И самое главное, что мы учились на базе Волоколамского центра реабилитации, и практические дисциплины, такие как преподавание пространственной ориентировки, мы проходили именно там. Учился я с большим удовольствием, но по специальности не работал долгое время, потому что меня всё устраивало и на заводе.

 

О принятии слепоты

 

Как уже говорил, зрение я терял достаточно быстро. Я знаю, что у людей, которые слепли стремительно, доходило даже до суицида. Наверное, всё зависит от настроя. Я из тех людей, которые не опускают руки. Когда я впервые узнал, что у меня впереди слепота, я не стал грустить по этому поводу, а начал учиться за собой ухаживать, делать элементарные вещи с закрытыми глазами: гладить одежду, стирать, готовить. Во мне очень силён дух сопротивления. Наверное, это желание самому себе что-то доказать, желание независимости от судьбы, от внутренних или внешних проблем. Это не гордость. Это самоуважение. У меня тот период, когда я терял зрение, прошёл в делах. Работа, творчество, дети. Мне некогда было обращать внимание на зрительные проблемы по большому счёту.

 

Зрение у меня в то время еще не исчезло окончательно, осталось светоощущение. Хотя видеть я уже не мог, через некоторое время пришло понимание того, что к этому нужно просто привыкнуть. И теперь я просто живу.

 

Помню, как-то находился на лечении в филиале одного медучреждения и попал на приём к врачу-офтальмологу. Девушка молодая, посмотрела мне глазное дно, померила давление, сидит и молчит. Говорю: «Доктор, что Вы молчите? Вы, наверное, боитесь мне сказать, что у меня всё плохо?»—«Да, Андрей Владимирович, я не знаю, что вам говорить, а Вы уже всё сами знаете». Потом спрашивает: «А как Вы живете? У меня до Вас были на приёме две бабушки, им по 75, у них катаракта, плачут, что ничего не видят». Я говорю: «Я просто привык. Я живу, работаю, исполняю свои обязанности как отец, как муж». Иногда, когда просят, я читаю лекции по трудовой реабилитации людей. Я живу обычной жизнью и хочу рассказать об этом другим.

 

О работе на предприятии

 

Когда я приехал на предприятие и пришёл в цех, половина рабочих цеха были незрячие. Я тогда еще не знал, как относиться к людям с проблемами зрения, мне было сложно. Так что поначалу я наблюдал: кто-то спокоен, кто-то сдержан, кто-то, наоборот, как огонь. Потом потихоньку начал общаться, ходить в гости. Я наблюдал за тем, как они живут, каков порядок в доме, Если видишь у женщины идеальную чистоту, думаешь, как же она так-то, без зрения? А когда она вкусно блины пожарила, думаешь, ну, толстоваты для такого гурмана, как я, но ведь она сама и у неё получается. А потом пришло понимание того, что эти люди такие же, как и я. И стало гораздо проще.

 

Бытует мнение, что от работы на предприятии люди тупеют. Я слышал это от своих друзей, даже от коллег по работе. Когда человек сидит на одном переделе и изо дня в день делает одну и ту же операцию сборки — из-за этого можно отупеть. Но на практике всё совсем не так. Всё зависит от человека.

 

О работе преподавателем

 

В 2010 году я попал под сокращение, потому что на предприятии начались проблемы. Нам с супругой пришлось решать, кому оставаться на предприятии. Так как у меня уже было образование, а у неё не было, кроме школьного, я предложил жене остаться, а сам решил, что где-нибудь устроюсь. Я уволился, а потом мне предложили поработать на этом же предприятии специалистом по социальным вопросам. Через полтора года у нас появилась идея создать проект по образцу «Инвалидов в колл-центре» в Москве. Мне предложили поучаствовать, я уволился и ушёл туда. Мы участвовали в организации этого колл-центра. У нас было два направления — горячие продажи (мы продавали междугороднюю телефонную связь) и консультирование людей по социальным вопросам (в основном относительно Пенсионного фонда и Фонда социального страхования). Поначалу я работал обычным оператором, а когда количество сотрудников стало расти, появилась необходимость их учить. Понятно же, что зрячему учить слепого работе в колл-центре бесполезно, так что мне предложили попробовать поработать супервайзером, но на самом деле это обычный преподаватель, я готовил будущих операторов колл-центра.

 

Через год проект у нас заглох, и мне предложили поработать менеджером по продажам на одном из наших предприятий. А в 2013 году освободилось место преподавателя компьютерных курсов. Я попробовал, и у меня получилось. Так сложилось, что компьютерный класс находился в том же помещении, что и Екатеринбургская организация общества слепых. Люди, приходящие вставать на учёт, интересуются, где можно поучиться, к примеру, пространственной ориентировке. Этих людей сотрудники организации направляют ко мне. То есть я не просто обучаю компьютерной грамотности, у меня своего рода мини-центр реабилитации.

 

Кто-то приходит совершенно слепой, кто-то потихонечку теряет зрение. И в процессе обучения работе на компьютере я делюсь своим жизненным опытом. Я рассказываю им, как живу, как езжу на работу, как вообще отношусь к жизни. Не только рассказываю, но и демонстрирую что-то на практике. Сначала показываю сопровождающему, потом пробуем с незрячим человеком. Если хочешь научиться, пробуй.

Я всегда своим подопечным говорю: «Наблюдайте, учитесь у всех: у здоровых людей, у тех незрячих, кто уже что-то может — и пробуйте, пробуйте».

 

Я всегда приглашаю на первую встречу людей вместе с их близкими. Потому что они вместе живут и им придётся учиться вместе. Люди сначала очень этому удивляются. Я их учу не жалеть родного человека, но в то же время и не отпускать в свободное плавание, потому что, если человек не будет чувствовать заботы, он еще больше замкнётся. Люди, потерявшие зрение, часто испытывают страх, нежелание что-либо делать, апатию. Но как правило, если семья вовлечена в обучение, в помощь своему близкому, человек очень быстро реабилитируется, поднимается в гору. Некоторые люди, правда, наоборот, начинают капризничать. У меня был один подопечный, уже немолодой, лет за 60, бывший инженер. Его супруга рассказывает: «Знаете, ему нравится, когда вокруг него бегают». Но такое поведение, конечно, не нужно пресекать резко. Необходимо подталкивать людей к тому, чтобы они учились всё делать сами. Очень много таких мужчин, которые опустили руки. Женщины в этом плане сильнее.

 

Я работаю с совершенно разными людьми, но молодёжи приходит очень мало. Молодёжь, сидящая дома, инертна. Но если человек учился в интернате для слепых и слабовидящих, там все учатся друг у друга: компьютеры, смартфоны. А ко мне приходят люди за 20, 30, а в последнее время очень много тех, кому за 50, за 60 и даже за 70. Последней моей ученице, с которой мы закончили обучение, было 83 года, она достаточно неплохо училась, несмотря на слабое зрение и плохой слух.

 

Если честно, я бы хоть сейчас вернулся на завод, я люблю работать со сложными светотехническими приборами. Но с другой стороны, я на своей нынешней работе приношу людям пользу. Правда, если человек сумел чему то научиться, то это благодаря не только мне, но и нам обоим. Моё дело — подсказать, подтолкнуть, научить. Преодолевать себя человек должен сам. Иногда люди через полгода, год звонят и говорят: «Андрей Владимирович, спасибо большое. Ты для меня столько сделал». И я понимаю, что ради этого мне стоило тут работать. Конечно, много отдаёшь душевных сил. Объяснить, показать, где-то даже заставить. Близким объяснить. Но любая работа стоит того, чтобы на ней работать. Просто надо её любить.

 

То, что мы изучали в университете Герцена, мне сейчас очень помогает в работе, особенно лекции по общей патологии, физиологии, нейрофизиологии и по зрительной патологии. Когда ко мне на курсы приходят люди с различными проблемами зрения, я спрашиваю у человека диагноз и точно знаю, что это такое, чего ждать от человека, что нужно беречь. Моя задача как преподавателя курсов компьютера — не просто научить работе на ПК. Я обучаю слепому методу, моя задача — сохранить то зрение, что у человека уже есть.

 

Я всегда веду себя в этом плане достаточно жёстко, стараюсь объяснить, почему не надо использовать глаза. Не используя зрение, человек работает и обучается гораздо быстрее. Люди этому не верят, но это оказывается правдой. Потому что цепочка «мозг-уши-руки» получается короче, чем если она включает в себя глаза. Таким образом, моё образование мне, конечно, помогает.

 

О принятии трости

 

Возможно, читающим этот текст покажется, что я не совсем скромен в оценке своих возможностей, но дело в том, что мне, как ни странно, не было сложно взять в руки трость, это было необходимо. Помню, как-то повёл дочку в садик, и у меня, видимо, за ночь с глазами что-то произошло, стало хуже. И я понял, что перед глазами всё плывёт. А ещё день был солнечный. Я кое-как отвёл ребёнка в садик, кое-как вернулся домой. Посидел, покурил, думаю, что делать-то? А у меня трость уже была. Я её взял и пошёл. Гулял вокруг нашего микрорайона, по кварталам, где-то около трёх часов. Изучал один путь, возвращался, изучал другой. И так каждый день. А ведь летом и зимой ориентиры меняются. Когда начинаешь постоянно ходить с тростью, уже не страшно. Появляются навыки, привычки, и уже делаешь, как надо. Нелегко, но понимаешь, что надо.

 

Сразу никогда не научишься ходить. Маршрут нарабатывается днями, месяцами, даже годами. Наши учителя, которые нам преподавали хождение с тростью, прямо говорили: «Если человек, потерявший зрение, не возьмёт трость в течение полугода, он её не возьмёт никогда». Для окружающих людей человек, имеющий проблемы со зрением и при этом не пользующийся тактильной тростью, может показаться не совсем адекватным в поведении, так как, к примеру, у человека с «трубчатым зрением» глаза постоянно двигаются влево-вправо, меняется походка. Со стороны кажется, что человек, возможно, или пьян, или употребил наркотики. В таких случаях могут быть проблемы с правоохранительными органами. Моя ученица рассказывала, что один раз попала в отделение полиции и оказалась в камере предварительного заключения. Тогда она еще не умела пользоваться тактильной тростью и не имела при себе документов, подтверждающих ее инвалидность. Ей сказали, что, если бы у неё с собой было пенсионное удостоверение или хотя бы тактильная трость, они бы ее даже задерживать не стали. Я ученикам всегда привожу это в пример и спрашиваю: «Вы хотите, чтобы к вам относились как к нездоровому психически человеку, или принявшему алкоголь или наркотики, или просто как к человеку, у которого плохое зрение? По-моему, последнее предпочтительнее. Тогда берите трость».

 

В итоге кто-то берёт трость, кто-то нет. Женщинам сложнее. За семь лет моей работы тросточку взяли всего две женщины: одна молоденькая девчонка, а вторая уже за 50, она у меня в этом году начала заниматься. Она говорит: «Мне уже ничего не страшно, я прошла уже огонь, воду и медные трубы». Не надо стесняться того, что есть. Так или иначе люди всё равно каким-то образом поймут, что с вами что-то не так. Это нам кажется, что не видно. Еще как видно.

 

О принятии помощи

 

Сейчас меня не напрягает просить и принимать помощь. Было время, когда у меня всё получалось, есть ощущение, что ты всесилен. Но в один прекрасный момент ты падаешь и понимаешь, что Господь Бог не дурак, Он дал тебе урок. Поэтому я никогда не отказываюсь от помощи, даже сам ее прошу. Есть ведь сложные участки, особенно в нынешние времена, когда очень плохие тротуары. К тому же я не из тех, кто не может объяснить, что ему нужно. Я точно знаю, что вот тут есть светофор и мне надо сюда. Но бывают, конечно, люди, которые плохо понимают и ведут в совершенно другое место, к другому светофору. Значит, я виноват сам, не сумел объяснить. Это жизнь: есть задача, её надо решать.

 

О семье

 

С женой мы познакомились на работе: она приехала в Ревду и устроилась на предприятие, когда я уже работал. У нее инвалидность I группы, но остаток зрения есть до сих пор. Её приняли работать в ту же бригаду, где работал я. Мы, бывало, трудились в одну смену и как-то подружились.

 

Несмотря на разницу в образовании (да и во многом другом), мы очень похожи друг на друга. Мы оба, во-первых, очень простые. Нас сближает одинаковое отношение к жизни, мы люди предельно независимые, не испытывающие зависть, мы радуемся каждому купленному в дом предмету, каждому событию. Поначалу, когда мы только начинали жить вместе, было всякое, даже нехорошее, особенно с моей стороны. Моя супруга — человек большой души, это говорят все друзья и даже недруги нашей семьи. Она тёплый человек, она всепрощающая, её Бог ведёт по жизни. На её месте я давно бы меня убил за мои выходки. Но она действительно очень терпеливая, и чем дольше мы с ней живём, тем больше это заметно. Жизнь друг ради друга и детей сближает нас с каждым днем все больше.

 

В значительной мере мое принятие себя после потери зрения было связано с отношением моей жены. Она всегда готова была поддержать мои решения, при этом не вмешиваясь в процесс их принятия. И мне, было время, очень нравилось чувствовать себя уверенным, сильным, самостоятельным. Это воспитывало настоящую мужскую ответственность по отношению к семье. Правда, потом понемногу начинаешь от этого уставать, но ответственность просто так не сбросить, ты же мужчина, глава семьи. Когда воспитываешь в себе подобные качества, понимаешь, что тебя за них и уважают.

 

У нас в семье никогда не было разделения обязанностей на мужские и женские. Когда родилась дочка, нам с женой пришлось работать посменно, чтобы один из нас оставался с ребенком. Ну а после смены тоже ведь надо дать отдохнуть человеку. Как раз к рождению дочки у нас, как назло, сломалась стиральная машина. И купить не было денег. Так ребёнок дожил почти до года. Распашонки, пелёнки — всё это стиралось вручную. А куда деваться? Приходишь со смены, светильников накидал четыре тонны, а дома жена говорит: «Андрюш, я постирала, отполощи хотя бы пелёнки». Руки вымыл, воду запустил и полощешь, ложишься спать часа в два ночи. Только когда ребёнок пошёл, у нас появилась возможность купить стиральную машину и центрифугу.

 

Готовила у нас поначалу жена, потом я уже стал ей надоедать: научи, научи. Я начал потихонечку готовить, и мне это нравилось. Она, бывало, придёт на обед: «Андрюш, надо бы поесть приготовить, а когда?»—«А давай я приготовлю.» Всё, договорились. Нам с ней очень легко договариваться. Мы легки на подъём, нам не зазорно сбегать, купить, постирать, полы помыть. Я постоянно к ней напрашиваюсь в помощники, когда она готовит. Я люблю готовить вместе с ней. Потому что это быстрее, это интереснее.

 

С дочкой мне пришлось стать настоящим выдумщиком. Мы с женой работали тогда посменно. Как-то дочка говорит: «Папа, давай порисуем». Думаю: «Господи, ну как я тебе порисую? Я могу максимум схематично самолётик нарисовать». А у нас ковёр был во всю комнату, такой бордовый палас. И вот я говорю: «Дочка, давай что-нибудь другое сделаем? Будем строить, рисовать на ковре домики, человечков, деревья». Она на меня смотрит, глаза по пять рублей. У нас была брайлевская бумага, я стал из неё вырезать прямоугольники, треугольники, фигурки людей и деревьев. Пополам складываешь листочек и вырезаешь. Мы ставим квадрат, на него треугольник, получился дом. Вот тут посадили дерево или человечка поставили, тут солнышко вырезали. Потом стали пробовать окошечки рисовать, я ей показывал, где, как. Когда мама пришла на обед, дочка бежит, говорит: «Мама, смотри, что мы с папой нарисовали на ковре». Жена подумала, мы взяли краску. Когда увидела, не поверила сначала, что это я придумал. Еще я учил дочку японскому искусству оригами — у неё уже в три-четыре года оказалась шикарнейшая мелкая моторика. Потом мы покупали книги по оригами, что-то ей читала мама. Также брали дочку с собой на репетиции, и там с ней занималась директор нашего клуба: у нее был большой опыт работы с детьми. Так понемногу, потихонечку и училась она всему.

О творчестве

 

У нас в Ревде был очень мощный клуб художественной самодеятельности с огромным количеством коллективов: ансамбль народных инструментов, вокал, компьютерный класс, был даже кулинарный кружок в столовой при заводе, где один из поваров учил незрячих людей поварскому искусству. Мы туда ходили, как в клуб по интересам. С 1991 года я бессменный участник самодеятельности по различным направлениям: это и игра на музыкальных инструментах, и эстрадный вокал. В школьные годы я три с половиной года проучился в музыкальной школе по классу баяна, потом по семейным обстоятельствам пришлось уйти, но я успел выучить основы, и они мне до сих пор помогают. Также вспоминается мое участие в театральных постановках, хотя я не театрал. Но меня приглашали, я пытался это делать, и, говорили, неплохо получалось.

 

В 1996 году я присоединился к фольклорному народному ансамблю «Уральские Родники». Коллектив был сборный: инвалиды по зрению и здоровые люди. Особенностью коллектива было то, что он одновременно был поющим и танцующим. У нас были постановки на различные тематики: народная свадьба, масленица. Я, будучи уже незрячим, постоянно ловил себя на ощущении, что мимика, движение рук, плеч — всё натурально, всё естественно. Это, видимо, было заложено еще нашими родителями, бабушками, дедушками, это идёт издалека.

 

Мы просто жили в клубе. Это был наш второй дом. Мы исколесили всю область с концертами, у нас дети выросли на колесах. Так мы и дружим с тех времён. Нами переделано вместе столько творческих мероприятий, постановок, концертов, что целый роман написать можно. Именно в процессе такой деятельности начинаешь понимать, что незрячий человек — такой же, как и все.

 

Сейчас я активно осваиваю губную гармонику. Многие говорят, что после 50 уже поздно учиться новому, но меня это не остановило. Я любитель осваивать новые музыкальные инструменты, это у меня такая душевная потребность, что ли. А губной гармошкой я заинтересовался, когда услышал хорошую игру на ней, причем не на клавишной гармошке, а на блюзовой. Я спросил жену, не против ли она, если я буду учиться, она не возражала, и я начал заниматься. Если вокал для меня уже стал в определённой степени обязанностью (иногда просят выступить и что-то исполнить, и я не отказываю), то гармошка — это исключительно для удовольствия. Самое интересное, что этот инструмент требует полного мышечного расслабления, то есть на нем нельзя играть напряжённым. Меня это поразило. Это помогает сбрасывать эмоциональное напряжение.

 

Заключение

 

На самом деле я порой сожалею, конечно, что незрячий. Вот сейчас внучка родилась, я её не вижу, а хочется, очень хочется. Еще недавно во время ремонта мы нашли старые дочкины картины — она училась в художественной школе. Помню, она ко мне прибегала, показывала их: «Пап, посмотри, у меня пятерка за эти рисунки», — она совершенно забыла, что папа не видит. Мне так хотелось за неё порадоваться, а настоящей радости не получилось. С другой стороны, я не жалею, что жизнь сложилась именно так. Активную фазу жизни я уже практически прожил, и мне процентов на 80 за неё не стыдно. Было много хорошего, немножко плохого тоже было. И работа, и творчество, и семья. Чего ещё желать-то? Я по-своему счастливый человек.

 

Для меня слепота — это своего рода учитель. Любая проблема чему-то учит человека, если он не опускается до алкоголизма, наркомании или суицида. Можно сказать, я и по сей день учусь чему-то. Много чего приходится изобретать, экспериментировать, без этого никак.

 

В заключение я хотел бы обратиться к тем, кто теряет или недавно потерял зрение, а также к их родным и близким. Первое — наберитесь терпения. Кто-то сказал, что терпение — это способность посмотреть на ситуацию со стороны. Кроме того, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Одно дело — думать и хотеть, и другое, самое тяжёлое, — это начать что-то делать. Начинайте, ищите людей, которые могут научить, ищите книги. Пробуйте, через боль и слёзы. Человек всё равно в конце концов поднимается, надо только потрудиться. Естественно, близким важно быть предельно терпеливыми. И учиться вместе. Вот, наверное, и всё.